Николай Панов
Дом старшиныПосле трудного боя достался матросам
Этот каменный полуразрушенный дом,
Что стоял у дороги, над самым откосом,
Озаренный огнем, на пригорке крутом.
С подоконника вражеский автоматчик
Мертвым рухнул на камни. Пришла тишина…
И снаружи, гранату за пазуху пряча,
В едкий комнатный дым ворвался старшина.
Возле детской кроватки игрушки стояли,
Опрокинулся плюшевый желтый медведь…
И в распахнутом взрывом крылатом рояле
Золотилась широкая струнная медь.
Старшина озирался – в надвинутой каске,
В полушубке бараньем, высокий, прямой,
От снегов Заполярья, предгорий кавказских
По дорогам войны он вернулся домой!
Он вернулся домой… Стены были, как в тире,
В пулевых отпечатках… Скрипело стекло…
Сколько времени не был он в этой квартире!
Сколько дней, как расстался он с ней, истекло!
Он любил говорить: «Вот добудем победу,
Мир подпишем, винтовки держа на весу,
И домой я к жене и к мальчонке приеду,
И хороших подарков семье навезу».
Но когда прочитал он короткую сводку –
Что враги подступили к родимым местам,
Отправляясь на юг, покидая подлодку,
Он совсем говорить о семье перестал.
С автоматом, на серых камнях у Моздока,
Поджидал он часами – и немцу каюк…
А потом мы рванулись на запад с востока,
Проходя опаленный, дымящийся юг.
Шли на запад морская пехота и танки.
Старшина не смотрел на счастливых людей,
Только будто от тайной мучительной ранки
Становился лицом все мрачней и худей.
И теперь вот – прострелены стены, как в тире,
И от крови врага подоконник намок…
Он стоял в разоренной, холодной квартире
И еще в свое горе поверить не мог.
Он буфет распахнул… Опустелые полки…
Он вдоль выбитых окон к столу пробежал.
На столе, на полу, где посуды осколки,
Лишь следы разоренья, следы грабежа.
Что искал он в вещах этих, некогда близких?
Что надеялся здесь увидать старшина?
Неужели двух строчек, короткой записки
Не могла на прощанье оставить жена?
Краснофлотцы входили, стараясь не топать, –
В блеске ближних пожаров, в мерцанье ракет.
И, с лица вытирая тяжелую копоть,
Кто-то вдруг наклонился, взглянув на паркет.
Из-под шкафа чуть видно бумажка торчала.
Старшине передали ее моряки.
Старшина посмотрел – и не понял сначала
Торопливых каракулей детской руки.
Сын писал: «Угоняют в Германию, папа.
Мы не плачем. Мы ждем – ты придешь нам помочь».
…По широким ступеням парадного трапа
Мы спускались гурьбой в озаренную ночь.
Старшина отошел, успокоиться силясь.
Загремели гранаты на черном ремне.
Только щеки небритые перекосились…
И таким навсегда он запомнился мне.
Он смотрел на письмо неотрывно и странно,
И казалось – плывет под ногами земля.
И сказал чернобровый сигнальщик с «Тумана»,
С легендарного северного корабля:
– То, что мы увидали, товарищи, с вами,
Это горькое горе за сердце берет.
Невозможно помочь никакими словами,
Так поможем делами! На запад, вперед!
Продолжение стихотворения - в подкасте
1943-1945